Словестный портрет, роман Обломов

Михайлова Е.В. ИЗУЧЕНИЕ СЛОВЕСНОГО ПОРТРЕТА В СТРУКТУРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА (На материале романа И.А. Гончарова «Обломов»//Система работы над текстом в вузе и школе: Материалы проблемной группы, Санкт-Петербург, 30 января 2002 г. – С.-Пб.: Невский проспект, 2002. – 171 с. – С. 45-54.
 Словесный портрет занимает заметное место в художественном тексте, в значительной степени определяя его изобразительную интенсивность. В рамках подхода к художественному тексту как к коммуникативному событию словесный портрет как система отличается структурно-смысловой полифункциональностью, что и предопределяет интерес к нему со стороны лингвистов, литературоведов, психологов, философов и,  в частности, методистов-словесников.
Наряду с поступками, речевой характеристикой, непосредственным мнением героев художественного произведения и его автора о персонаже, пейзажем, интерьером и проч., словесный портрет является важнейшим источником  информации о личности персонажа, что входит в круг школьного анализа. На современном этапе не существует удовлетворительной общепринятой теории словесного портрета, интерпретации его содержания, структуры и выразительного потенциала, вследствие чего заявленная программами работа с ним на уроках литературы, русского языка, развития речи, риторики  и словесности выходит за пределы компетенции учителя-практика. Следует также признать отсутствие, недостаточность или недоступность справочного аппарата, посредством которого педагог мог бы свободно ориентироваться в классических и новейших образцах литературоведческого анализа словесных портретов.
Наконец, в практике преподавания выявлено, что без организации внимания школьников к портретной информации она не воспринимается вовсе или, в лучшем случае, усваивается на бытовом уровне (одежда, рост, иногда возраст). Налицо существенная коммуникативная потеря: навык интерпретации телесности героев художественного произведения не становится источником самопознания и более свободной ориентации учащихся в межличностном пространстве, а внимание к языковым и неязыковым средствам портретирования – ресурсом литературно-лингвистического развития.
Целью данной работы является определение места и значения портрета в структуре художественного образа, соотнесение уровня читательского восприятия словесного портрета с потенциалом (ярусами) его информативности и представление проекта методики системного анализа портрета по выделенным нами критериям с целью речевого, литературно-лингвистического и личностного развития школьника. Практический материал статьи организован как методическая консультация учителю для уроков по роману И.А. Гончарова «Обломов» (1859).
Выбор для анализа словесного портрета Агафьи Матвеевны Пшеницыной продиктован несколькими причинами. Во-первых, этот образ был незаслуженно и последовательно обойден вниманием или понят однозначно негативно критиками как XIX, так и XX века, что не соответствует ни оценке автора, ни тексту романа. Во-вторых, школьная практика также избегает видеть в Агафье Матвеевне столь же главного персонажа, какими признаны Обломов, Ольга Ильинская и Штольц. В-третьих, доминантой в создании образа  героини стала именно ее телесность на фоне гипертрофированного авторского комментария. В-четвертых, роман И.А. Гончарова «Обломов», изучаемый в 10 классе, представляется нам особенно актуальным для изучения подростками, многие из которых характеризуются неразвитостью воли и коммуникативной инерцией, что обусловлено, в первую очередь, социальным неблагополучием и психологическим дискомфортом в семье.
I. Место и значение словесного портрета в структуре художественного образа. Вопрос об иерархии составляющих в структуре образа представляется неправомерным, поскольку только от художественной задачи и авторских предпочтений зависит доминирование того или иного компонента при создании образа в каждом конкретном произведении. Однако органичны ожидания читателя знакомиться с героем в первую очередь через его портрет, в котором отражается внутренняя жизнь героя. Такая точка зрения на словесный портрет и произведение в целом не противоречит русской гуманитарной писательской и читательской традиции, которую всегда отличало особое акцентирование фигуры литературного героя, понимавшегося как фигура максимально приближенная к живому человеку. Отсюда в сочинениях школьников появляются попытки поиска истины в характере персонажа и его манере жить, проявляется тяготение к «реальной критике» героя, его оценке как воспитательного примера. В условиях нежелания современными учащимися читать классическую литературу организация внимания к словесному портрету на уроках становится способом приобщения к «отечественному» способу общения с произведениями словесности.
Значимость словесного портрета в структуре художественного образа отражена в рабочем определении: словесный портрет в художественном произведении – это такой комплекс избирательно-вовлеченных автором и отражающих телесность персонажа элементов, взаимодействие которых приобретает системный характер с целью фокусированного представления личности персонажа читателю.
 II. Корреляция уровня читательского восприятия словесного портрета с потенциалом (ярусами) его информативности. Теория словесного портрета закономерно обращалась к авторитету наработок в области живописного портрета. Так, обоим явлениям искусства удовлетворяет дробление их целостности на диффузные слои, или сферы, или «знаки» , чтобы  более  четко  раскрывать художественный   мир портрета. Экспрессивные знаки концентрируют в себе творческий (авторский) характер портрета,  конструктивные акцентируют и строят вещь как вещь, изобразительные – превращают ее в пространственный глубинный образ. При внимании только к одному роду знаков возникают интересные парадоксы. Если идти только по экспрессивным знакам, то любой портрет (любой пейзаж и проч.) в реальности становятся автопортретом, "выдавая" художника, поскольку именно они выражают субъективное, творческое. Исследовательский, высший, уровень учащегося-читателя как раз и определяется способностью проникнуть в авторскую интенцию, которая опре¬деляет  системную организацию художественного текста, его общую коммуникативную стра¬тегию.
Изобразительные знаки, максимально приближенные к  системообразующему фактору текста (идея, замысел), поддерживают тактику речевого развертывания: это выбор стиля и жанра, отбор и характер сочетания языковых единиц. Грамотного читателя-школьника (средний уровень) отличает именно способность видеть тропы, фигуры и определять функциональную нагрузку языковых и неязыковых выразительных средств.
Поскольку «в портрете …акцент как раз лежит на формах  изобразительных  и,  главным  образом,  на  их  связи  с  формами экспрессивными» , то, если пренебречь анализом первых, посильным становится лишь постижение конструктивных знаков, что и происходит в школьной практике. Воспринимая лишь предметное содержание словесного портрета персонажа,  читатель-обыватель (низший уровень восприятия) и предвзятый критик не способны ни насладиться поэтичностью созданного Гончаровым образа, ни познать авторское отношение к героине, ни проникнуть в замысел романа.
Несколько поколений критиков воспринимали Агафью Матвеевну как карикатуру, как гротеск, потому что сместили  акцент индивидуализации образа из плана изобразительного в план конструктивный, выделив изображение героини из общего контекста романа и тем самым разрушив  тектонику личности героини. «Мы не будем говорить подробно об этих второстепенных личностях, …вдова Пшеницына…». (Д.И. Писарев «Обломов». Роман И.А. Гончарова. 1861.). «Илья Ильич женился на Пшеницыной (и прижил с этой необразованной женщиной ребенка). , увы! действительно сделалась его злым ангелом, … загубила его в конец, навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пучину на миг оставленной обломовщины…»  (А.В. Дружинин «Обломов». Роман И.А. Гончарова. 1859.) . «…очевидно, Илья Ильич полюбил Пшеницыну не только за ее белые локти и другие добродетели, но главным образом за то, что она видит в нем барина, взлелеянного крепостным правом, и благоговеет перед ним, как существом высшего порядка, и неустанно, самоотверженно, как раба, работает на него, холит его, ухаживает за ним – не хуже любой крепостной няньки.»  (Овсянико-Куликовский. Илья Ильич Обломов. 1904.).
Итак, представляется безусловным соотношение качества читательского восприятия словесного портрета с ярусами его информативности. Для преодоления обывательского (поверхностного, зачастую противоречащего авторскому замыслу, неверного) восприятия словесного портрета необходим специальный системный анализ этого одного из наиболее тяжело поддающихся формализации элементов художественного текста.
III. Проект методики системного анализа словесного портрета по выделенным нами критериям с целью речевого, литературно-лингвистического и личностного развития школьников. Предлагаемая система работы над литературным портретом не претендует на исчерпываемость в силу объективной трудности типологизации и интерпретации всего творческого. Однако предлагаемая методика результативна, интересна учащимся и полезна педагогам-практикам, как показала ее годичная апробация на базе МОУ «Многопрофильная гимназия № 2» (Великий Новгород).
Приведем десять критериев интерпретации словесного портрета и их подвиды, подчеркивая и комментируя те, что соответствуют изображению Агафьи Матвеевны Пшеницыной.
1. Количество деталей СП: минимизированный, развернутый, гипертрофированный.  Следует обратить внимание учащихся на то, с какой последовательностью и детальностью берется Гончаров представить нам героиню именно в ее телесности (более 10 параметров, упоминаемых вновь и вновь в разных ситуациях). Это  указание читателю на значимость черт  внешности для понимания сути персонажа, это «игра» с читателем на компетентность: сумеет ли последний угадать замысел автора и характер героя посредством анализа столь подробного портрета?
2. Содержание СП (шея, локти, чепец и платье, белизна, лет 30, руки, полная фигура и т.д.) дает читателю обширный материал для исключения ошибки при интерпретации характера персонажа и выявлении авторского отношения к нему. Выявляются авторские предпочтения в портретировании: никогда Ольга Ильинская и Агафья Матвеевна напрямую не сравниваются, однако «головная» любовь первой к Обломову иллюстрируется неоднократными упоминаниями о лице – «прекрасное лицо Ольги, ее пушистые, говорящие брови и эти умные серо-голубые глаза, и вся головка, и коса ее, которую она спускала как-то низко на затылок, так что она продолжала и дополняла благородство всей ее  фигуры, начиная с головы до плеч и стана» (с. 261 ). При этом лицо Агафьи Матвеевны упоминается едва ли не единожды: «Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у ней почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица…» (с. 227).
 Символика частей тела и одежды рождает дополнительные смыслы в образе персонажа. Поэтому полезно будет предложить учащимся познакомиться с наработками проективной методики диагностики личности , где, например, аккуратные брови предстают одним их социальных стереотипов, отражающих ухоженность и изысканность, поднятые брови (жест-константа у Ольги) ассоциируются с надменностью и холодностью, а почти отсутствующие брови Агафьи Матвеевны, соответственно, подтверждают ее социальный статус и непосредственность мировосприятия.
  Сопряжение деталей СП и контекста – очередной источник интерпретации сути персонажа. Не привыкшая брать ответственность за сдачу жилья, героиня отсылает Обломова к брату, что Гончаров сопровождает циклом характеристик «монотонно отвечала», «замолчала», «усмехнулась», потупилась. Едва при госте речь зашла о петухе, которого надо продать, как практическая сметка победила неловкость: «даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете» (с. 229) – не было в Агафье Матвеевне ничего нарочитого, показного, искусственного. «Платье сидело на ней в обтяжку: видно было, что она не прибегала ни к какому искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедр и уменьшить талию» (с.227): нет у героини потребности казаться иной, нежели на самом деле. Не было, вопреки пониманию Штольца и критиков, и стремления «заполучить» барина Обломова.
 Не случайно также бесконечное акцентирование с удовольствием наблюдаемых Обломовым локтей хозяйничающей домовладелицы (он вообще в первую очередь отмечает именно их!), что «свидетельствует о зависимости наблюдателя от матери, психосексуальной незрелости и находится в паре с женской фигурой, которая более агрессивна, больше по размеру и более доминантна, чем фигура мужчины» . 
3. Авторский комментарий к СП: полностью, частично прокомментированный или непрокомментированный. Такой СП – источник информации о специфике знаний автора в области психологии невербального (что ценно для интерпретации СП, не прокомментированных автором в др. своих художественных произведениях). Более того, задается тон интерпретации СП и выявляются авторские предпочтения в комментировании. Гончаров, например, поясняет читателю доминантные проявления телесности своих персонажей: лежание Обломова (с.4), усмешки вдовы Пшеницыной, ее рассеянность и его покойность от чувств друг к другу (с. 289-295) и т.п. С одной стороны, частично прокомментированный СП – акт доверия автора читателю, с другой стороны – «игра» на компетентность: сумеет ли читатель угадать замысел автора и характер героя посредством самостоятельного анализа его портрета.
4. Позиционирование СП в тексте: локальный (в начале, середине, конце произведения) или симультанный (ситуационный). Агафья Матвеевна предстает перед нами глазами то самого автора, то Обломова и прочих героев – в каждой ситуации, где только появляется по ходу действия. Вот уже умер главный герой, а читатель видит скорбь во всей фигуре ее: представляется, что одной из целей Гончарова было создание портрета-судьбы, тем более что того же добивался автор в отношении Обломова, но не Ольги и Штольца. Тем яснее ошибочность утверждения критиков о «второстепенности» Пшеницыной. Подобный прием – ситуационное портретирование – служит отражению динамичности внутреннего мира героини, что напрямую  подтвердили и слова автора: после смерти Обломова жизнь понималась ею «все больше и яснее», но сейчас этого некому было выслушать, а раньше она не умела этого высказать (с. 375). Гончаров-портретист позволил наблюдать персонаж в разных духовных состояниях, что потенциально увеличило адекватность читательской интерпретации: за неразвитостью внешней школьник уже не сможет пропустить мощного духовного потенциала и развития Агафьи Матвеевны, уже едва ли бездумно согласиться с безапелляционными эпитетами критиков: «гробовой камень», «нянька-обслуга» и т.п.
5. Степень индивидуализации СП: типизирующий, индивидуализирующий, условно-обобщенный (в былинах), «чужеродный» (пребывание героя в чужом теле в волшебных сказках: царевна-лягушка, братья-лебеди, царевны в обличье нищенок; русалочка; различные переодевания и мн. др.). Так увлеклись «обломовщиной как социальным явлением», Обломовым как типом, что пропустили очевидную единичность, неповторимость Агафьи Матвеевны. А между тем подростки-ребята в сочинениях упрямо пишут о том, как неприятна им Ольга в своем стремлении переделать главного героя, и как близка, приятна, желанна в роли будущей хозяйки вдова Пшеницына. Значит, и она представительница некого типа женщин, а СП ее следует рассматривать как индивидуализирующий с элементами типизации. Последнее не так уж редко: за высокой художественной правдой образа всегда кроется верное отражение реальности.
6. Характер оценочной функции СП: прямой, обратный (Миледи у Дюма: ангельская внешность при порочности души; Квазимодо у Гюго: внешнее безобразие при величии сердца). Безусловно, внешность Агафьи Матвеевны соответствует ее нравственной чистоте, открытости, честности и дару сострадания, верности, любви.
7. Характер подачи СП: П-сравнение, П-впечатление, П-описание . Здесь нет голословного впечатления от героини, в которое читатель вынужден верить, нет гоголевской прямоты и иронии (головы редькой вниз или вверх). Последовательно, с разной степенью полноты и неизменной симпатией дает Гончаров своего рода перечень портретных деталей, задействов все типы речи (описание, повествование, рассуждение, оценка). «Только когда приезжал на зиму Штольц из деревни, она бежала к нему в дом и жадно глядела на Андрюшу, с нежной робостью ласкала его и потом хотела бы сказать что-нибудь Андрею Ивановичу, поблагодарить его, наконец, выложить перед ним все, все,  что сосредоточилось и жило неисходно в ее сердце: он бы понял, да не умеет она, и только бросится к Ольге, прильнет губами к ее рукам и зальется потоком таких горячих слез, что и та невольно заплачет с нею, а Андрей, взволнованный, поспешно уйдет из комнаты» (с. 375).
8. СП в его отношении к творческому методу эпохи и писателя: «антикварный», адекватный, опережающий. Налицо намеренное сосредоточение автора на рассекречивании внутренней жизни через внешность, иллюстрация прямой, всесторонней вовлеченности «внешнего» в полноту «внутреннего», что таит в себе колоссальные резервы художественной выразительности. Это соответствует реалистической манере писателя и предпочтениям его эпохи. Однако глубина проникновения в психологию невербального, как и искусство Гончарова фиксировать это в художественном слове, позволяет говорить об опережении своего времени и выходе за рамки реализма как литературного направления, что впоследствии наиболее ярко проявится в творчестве Тургенева, Толстого, Достоевского и писателей XX века.
9. Характер парасловесного диалога. Парасловесный диалог  – это диалог, в котором реплики определенным образом сопряжены с жестикуляцией и мимикой. При этом слово утрачивает царственные права, жест выступает как авторитетный соперник. Итак, жест, мимика
А) дублируют, подтверждают или заменяют очевидное слово: – Я не люблю учиться по-французски. – Отчего? – спросил Обломов. – Да по-французски есть много нехороших слов… Агафья Матвеевна вспыхнула, Обломов расхохотался (с. 329).
Б) доминируют над словом, добавляя надсловесного смысла: – Полноте работать, устанете! – унимал он ее. – Бог труды любит! – отвечала она, не отводя глаз и рук от работы (с. 361). 
В) интонируют и довершают слово: – Ну, поцелуйте же меня! – Вот, бог даст, доживем до Пасхи, так поцелуемся, – сказала она, не удивляясь, не смущаясь, не робея, а стоя прямо и неподвижно, как лошадь, на которую надевают хомут (с. 295).
Г) опережают и готовят слово: «А отчего, когда Обломов сделался болен, она никого не впускала к нему в комнату, … приходила в ярость – она, такая добрая и кроткая, если Ваня или Маша чуть вскрикнут или громко засмеются? … накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи: – – Что? (с. 290)
Д) отделяются от персонажа (механистичные жесты): «Если дети не затворят дверь за собой, он видит голую шею и мелькающие, вечно движущиеся локти и спину хозяйки. – Вы все за работой, –  сказал он однажды. Она усмехнулась и опять заботливо принялась вертеть ручку кофейной мельницы, и локоть ее так проворно описывал круги, что у Обломова рябило в глазах. – Ведь вы устанете, – продолжал он. – Нет, я привыкла, – отвечала она, треща мельницей.…» (с. 241)
10. Выразительные средства на всех уровнях языка. Следует обращать внимание учащихся на выразительность и функцию (прагматику) тропов (эпитет, сравнение, метафора, метонимия, олицетворение,  гипербола и литота, перифраза) и семантико-стилистических ресурсов фонетики, морфологии, словообразования, синтаксиса,  лексики (сочетаемость, многозначность, созвучные слова, синонимы,  антонимы, экспрессивная окраска слов, диалектизмы, жаргонизмы, историзмы, архаизмы, неологизмы, заимствованные слова и проч.). Так, «соколиные очи» (с. 240), белизна и полнота, счастливое (и случайное: из чиновницы-мещанки в барыню) изменение статуса и служение дорогому человеку – все какие-то характеристики героини сказки или лубка. «Вписанность» героини в быт абсолютна, но внимание писателя именно к этому, формируемому героиней пространству (как птицей гнездо), стало средством раскрытия динамики внутренней жизни, тогда как традиционно жизнь души была явлена читателю через описание глаз и поступков героя.
Итак, предложенная методика анализа словесного портрета с системно-функциональных позиций позволила в рамках уроков по роману «Обломов», с одной стороны, приблизиться к авторской концепции романа и пониманию Гончаровым характера Агафьи Матвеевны, определить причины недооценки этого образа критиками XIX-XX века. Полученные знания стали источником лингво-литературного, речевого и личностного развития десятиклассников с перспективой экстраполяции опыта при работе с другими словесными портретами. С другой стороны, система работы над словесным портретом в структуре художественного образа позволила не впасть в распространенную «антропоцентрическую» иллюзию, когда предполагается, что мир, изображаемый в произведении, – в конечном счете, лишь фон, на котором вырисовывается портрет героя.